Амнистия - Страница 117

117

После девятой рюмки Мухин, больше не порывался плясать и даже не претендовал на роль тамады. Выпив, он закрыл глаза и задремал на своем стуле во главе стола.

Журавлев заявил, что жена волнуется, а он ещё не купил внучке молока. Локтев проводил Журавлева до набережной. Стоя у раскрытой дверцы такси, он обнял захмелевшего сыщика и даже ткнулся в его щеку губами.

Вернувшись обратно в квартиру, Локтев застал Мухина лежавшим на диване в обнимку с шахматной доской. Он на руках донес старика до спальни и уложил в кровать. И ещё целый час Локтев слонялся без дела, вдыхая пьянящий запах свободы. Как выяснилось, свобода пахла вкусно. Свежей ветчиной, тортом, красной рыбой и ещё Бог знает чем. Наслаждаясь обретенной независимостью, Локтев позволил себе рюмку ликера, в обнимку с собственной тенью станцевал фокстрот.

В двенадцать ночи его осенила новая идея. Он разложил на кухонном столе чистую бумагу и засел за наброски новой пьесы. В два часа ночи понял, что писанина никуда не годится, это строчки – просто пьяная галиматья. Разорвав исписанные листки, Локтев завалился спать.

Он проснулся, когда подошло время обеда. Весь день провел в праздности, шатаясь по квартире и часто залезая в забитый продуктами холодильник. В восемь вечера позвонил Руденко и сказал, что завтра в семь вечера нужно встретиться на том же месте, в шашлычной.

Локтев похолодел сердцем. Он вдруг понял, что свободная жизнь куда-то уходит. Она заканчивается, так и не успев начаться.

Эпилог

По вечерам шашлычная «Вид на Эльбрус» светилась всеми огнями, здесь стали заводить музыку. Это были немодные теперь джазовые мелодии шестидесятых годов. Но уют новых занавесок, огни и музыка почему-то не привлекали посетителей.

В зале было пусто и прохладно. Локтев уже четверть часа сидел напротив Руденко и слушал его затянувшийся монолог об успехах по службе. Раскрасневшаяся физиономия инспектора блестела от счастья, как натертая бархоткой пряжка солдатского ремня.

– Вчера целый день меня все управление поздравляло, – говорил Руденко. – Потоком люди шли. Успешная операция, большой риск и всякое такое. Кстати, о риске. До милиции я работал младшим научным сотрудников в одном сраном НИИ. А директор там мужик лет шестидесяти, вдовец. У него молодая любовница и сам очень молодился, чтобы ей соответствовать.

– А при чем тут риск?

– Я рассказываю о самом рискованном, о самом опасном поступке в своей жизни. Директору исполняется шестьдесят. Наш отдел скидывается на подарок. А один козел купил на общие деньги здоровенную трость с серебряным набалдашником в форме собачьей головы. Я должен выйти на сцену дворца культуры и вручить эту гребенную палку. Я молодой чувак и не понимаю, что подарок стариковский, а директор молодится изо всех сил. В первом ряду сидит его цыпочка, любовница. Короче, вручаю. А он аж покраснел весь от ярости. Глаза кровью налились, аж весь затрясся. Я думал, он хватит меня по башке этой палкой. Но пронесло. Чудом.

– И чем кончилось дело?

– Меня подвели под сокращение. А потом весь наш отдел расформировали. Я устроился в милицию, тогда с кадрами была большая проблема. Вот это был риск: выйти на сцену и подарить палку. До сих пор удивляюсь, как цел остался. Но все это – дела давно минувших дней. Вообще-то, большое дело мы сделали.

– Большое, – как эхо повторил Локтев.

Руденко посмотрел на свет пузатый стеклянный графин. Остатки водки едва покрывали донышко. Руденко поднялся с места, направился к прилавку, через минуту вернулся с полными графином и блюдцем с нарезанной колбасой. Он наполнил рюмки.

– Да, не каждый день такие операции проворачиваем, – сказал инспектор. – И дело тут не в том, что обезвредили эту тварь Тарасова. Большие деньги государству вернули.

– Поздравляю.

– Чувствуешь, чем пахнет на этот раз?

Руденко поводил носом, словно охотничья собака.

– Опять дерьмицом? – предположил Локтев.

– На этот раз запах приятный. Пахнет премией в размере двух месячных окладов. И, главное, внеочередным званием. Теперь я, считай, уже майор.

– Поздравляю, – повторил Локтев.

– Спасибо. Ну, давай за нас. За успехи.

Руденко поднял рюмку, чокнулся с Локтевым и нанизал на вилку кружок колбасы. Закусив, он многозначительно задрал кверху указательный палец. Вспомнив о чем-то важном, полез в карман пиджака, вытащил деньги и положил на стол. Локтев смотрел на рубли, не понимая, что от него хочет Руденко.

Инспектор придвинул деньги ближе к Локтеву.

– Бери. Заработал.

– Спасибо, только я не понимаю…

– Чего тут понимать? В милиции существует специальный фонд, из которого мы выплачиваем премиальные таким людям, как ты. Ну, полезным для следствия людям. Усек? Провернул дело – получи премиальные. Деньги небольшие, милиция – не частный банк. А в хозяйстве любые бабки пригодятся.

Локтев взял деньги со стола, пересчитал и положил на место. Не густо стукачам платят. В пересчете на доллары – двадцатка.

– Лучшая награда для меня – свобода, – сказал Локтев. – Деньги не возьму. Мы в расчете.

– Нет, мы не в расчете, – Руденко покачал головой. – Мне понравилось с тобой работать. У меня есть для тебя новое задание.

– Постойте, – Локтев побледнел. – Вы же обещали… Ну, что-то вроде амнистии за то дорожное происшествие. Амнистия…

– Это когда было… Обстоятельства изменились. И вообще твоя статья под амнистию не попадает.

– Нет. Больше у вас этот номер не пройдет. Я не буду сотрудничать с милицией.

Лицо Руденко не изменило добродушного выражения. Он продолжал улыбаться.

117