Амнистия - Страница 90

– Мать твою, – прошептал Чесноков.

Тарасов вскинул карабин и достелил Чеснокова двумя выстрелами в голову.

Между тем, Бузуев открыл крышку бензобака, свернул промасленную паклю в длинный жгут, один конец которого утопил в бензине. Он покопался в кармане, зажег паклю и отбежал в сторону.

Серые дождливые сумерки висели над заброшенным карьером.

*** * * ***

Субботин бежал, куда глядели глаза.

Он скользил на мокрой глине, вставал и снова бежал, не чувствуя под собой легких ног. Теперь от зловещего барака его отделяли многие и многие сотни метров, склоны и овраги, отвалы земли. Пуля из карабина уже не могла достать его, но Субботин все равно чувствовал опасность холодеющей кожей спины. Он бежал и бежал.

Через полчаса он достиг леса, упал в мокрую высокую траву и отдышался. Прячась за раскидистую ель, он бросил взгляд назад. Никто не гнался за Субботиным. Вдалеке, на пригорке, виднелся тот самый темный барак, рядом сарай, ржавый экскаватор. Во дворе карьероуправления горела автомашина «Вольво». К серому небу поднимались клубы ядовито черного дыма. Бордового «Форда» не видно. Видимо, преступники уже уехали.

Тишина. В лесу поет незнакомым голосом птица. Но эта идиллия обманчива.

Субботин, подгоняемый страхом, углубился в незнакомый лес. Через час он вышел к лестному озеру, увидел мужика в брезентовом плаще, скучавшего с удочкой на берегу. Мужик, сначала испугался человека в белой рубашке и лаковых туфлях, с ног до головы перепачканного грязью. Субботин подошел к мужику, выгреб из кармана брюк чудом завалявшиеся деньги. Субботин заявил, что он дачник, что он попал в беду, но больше не смог произнести ни слова.

Спазм перехватил горло. Субботин неожиданно разрыдался. И мужик понял, что бояться ему нечего.

*** * * ***

В травматологическом пункте Тарасову пришлось проторчать в очереди добрых два часа. Он, одетый в светлую безрукавку, истекал потом в душном в коридоре, вертелся на жесткой кушетке. И развлекался тем, что пробовал читать газету. Но так и не мог сосредоточиться на тексте.

Свернув газету трубочкой, Тарасов опустил её в урну и стал поглаживать больную руку. За прошедшую ночь правое предплечье сильно отекло, увеличившись в размерах раза в полтора, налилось нездоровой краснотой. Распухшие пальцы потеряли чувствительность, сделались похожими на разваренные говяжьи сосиски. Эти сосиски перестали сгибаться и вообще едва шевелились.

Когда подошла очередь, молодой врач, крепко пропахший французским одеколоном, даже не предложив Тарасову стул, бегло осмотрел руку. Он с силой потыкал в отечное предплечье пальцем и выписал направление на рентген. Пришлось вставать в новую очередь, на этот раз у рентгеновского кабинета. Снимок был готов через час. Все тот же молодой врач долго разглядывал снимок, приложив его к оконному стеклу и, наконец, поставил диагноз.

– Перелома нет, – сказал он. – Трещина лучевой кости.

Он показал на снимке то место, где увидел трещину.

– Когда получили травму? Вчера? Надо было сразу же сюда бежать. Отек был бы меньше.

– Именно сейчас, черт возьми… Мне так нужна здоровая рука. Как никогда в жизни.

– А зачем вам здоровая рука, в банку с огурцами лазить? – пошутил врач.

– Этой рукой я выполняю ювелирную работу.

Тарасов даже не стремился скрыть своего огорчения. Он хмурился, тяжело сопел и шевелил распухшими пальцами.

– В каком смысле ювелирную работу? – неожиданно заинтересовался врач.

– В прямом. Я изготавливаю женскую бижутерию и продаю её на рынке. Из-за этой чертовой трещины в кости я рискую потерять большие деньги. Очень большие деньги. У меня именно сейчас крупный заказ на женские сережки. С этой рукой я потеряю заказ.

– Будет новый заказ.

– Такого заказа больше не будет. Никогда.

– Что, очень большие деньги?

– Просто огромные.

– Не морочьте мне голову, – врач улыбнулся. – Самодельная бижутерия не может стоить огромных денег.

Врач вытер платком влажный от пота лоб и включил вентилятор.

– Без паники. Жертв и разрушений нет. А вы скоро поправитесь. Недельки через две рука будет почти как новая. Сейчас важно, чтобы спал отек. Гипс накладывать нет смысла. Кость не гуляет. Когда отек спадет, нужно снова крепко перевязать руку. Приходите. Но не сюда. По месту жительства.

– Значит, две недели я вне игры?

– Да, две недели. Не меньше. Если ваши кости быстро срастаются.

– Мои кости срастаются быстро. Даже очень.

– Вот и прекрасно. Сестра, сделайте больному перевязку. По локоть.

*** * * ***

В восемь утра Тарасов занял место на лавочке возле детской песочницы посредине старого московского сквера. Было жарко, но Тарасов надел пиджак, чтобы рукав прикрывал приметную издалека перевязанную руку.

С этого места хорошо просматривались три дома старой постройки, образующие букву П, просторный двор, разросшиеся тополя, закрывающие своими кронами половину неба. Через полчаса, плюс минус пять минут, из углового подъезда выйдет женщина тридцати лет по имени Катерина Уварова. Научный сотрудник, кандидат медицинских наук.

Для чего такой женщине нужна ученая степень? – спрашивал себя Тарасов. Последний муж Уваровой знаменитый врач – вот единственное объяснение её научного взлета. Высокая, длинноногая, стройная, с короткой светлой стрижкой. Уварова выше Субботина сантиметров на пять. Шатенка, перекрашенная под платиновую блондинку.

Привлекательная бабец. Конечно, для тех, кто любит женщин такого типа. Похожих на длинноногих кузнечиков. А таких женщин почему-то любят многие стареющие мужчины, отцы семейств, у которых есть деньги и которым бес ударил в ребро. Зная достоинства своей фигуры, подчеркивая их, Уварова носит брючные костюмы, джинсы или короткие юбки, плотно облагающие выпуклый, но не отвислый зад.