Амнистия - Страница 107

107

– Не ждал вас, – сказал Василец. – Не думал, что ещё встретимся. Вы тогда сказали: все забудь. Я забыл.

– Дело есть, – коротко ответил Тарасов. – Думал уж, дома не застал.

– Гроза идет, – крикнул собаковод. – Может, град ударит. Я на огороде огурцы пленкой закрывал.

– А что это темнотища такая на всей улице?

Тарасов с трудом разглядел тропинку под ногами. Он шел, ориентируясь на красный огонек сигареты, которая тлела в руке хозяина.

– Свет у нас вырубили, – вздохнул Василец. – В нашей части поселка. Это часто бывает, особенно летом. Как ваша рука? Зажила?

– Заживает.

Старик провел Тарасова на веранду, показал рукой на стул. Мол, посидите пять минут тут на веранде, пока с пленкой, с огурцами не управлюсь.

В эту секунду блеснула стальным светом молния. Тарасов посмотрел на Васильца. Странно выглядит старик, бледный, как пергамент, в лице ни кровинки. Такое впечатление, будто он только что свою кровь слил в миску, чтобы напоить ей собак. Или это свет такой?

Василец убежал спасать огурцы, а Тарасов устроился на стуле.

Тяжелый выдался день. Целый час он потратил, накручивая номер канувшего в небытие штангиста Кислюка. Может, вернулся? Но когда телефон, наконец, освободился, трубку сняла та самая старая грымза, родственница. «Так он и не возвратился от невесты?» – спросил Тарасов. «Так и не возвратился от толстухи, – в тон ему ответила бабка. – Уж не знаю, что и думать».

Что тут думать, не заснул же Кислюк летаргическим сном на своей корове. «А кто спрашивает?» – задребезжала старуха. Вместо ответа Тарасов положил трубку. Он подумал минуту и набрал номер Бузуева. Тот же результат. Жена Марина льет слезы и тоже не знает, что ей думать.

Тарасов насилу воздержался, чтобы не ответить резкостью. Но вместо резкости задал простой вопрос: «И не звонил он?» «Не звонил», – Марина захлюпала мокрым носом, словно хотела этим хлюпающим звуком выразить всю накопившуюся в душе скорбь о пропавшем муже. Тарасов нажал на отбой и разразился матерной тирадой, но через минуту остыл.

«Скотина, надеюсь, он сдох или скоро сдохнет», – сказал Тарасов своему отражению в зеркале. Помолчал и добавил: «Ты остался один. Ты остался без грамотных помощников. На этих двух придурков Храмова и Дундика надежда слабая. Этих орлов на пушечный выстрел нельзя к деньгам подпускать. Одному трудно».

И тут он вспомнил о Васильце.

Блеснула молния, её вспышка надвое расколола небо. Гроза подошла совсем близко. Ударил гром, задрожали на ветру ветви старых яблонь. Их гнутые, скрюченные временем стволы, напоминали стариковские пальцы, сведенные подагрой. Тарасов поежился. Неуютно в такую погоду в одиночестве коротать время на открытой веранде. А за соседней стеной дома, вертятся в своих клетках, рвутся на свободу кровожадные овчарки.

– Я уже тут, – воскликнул Василец, перекрикивая ветер.

Он появился из темноты, воровато бесшумно ступая по доскам веранды своими галошами. Встал в дверях. Тарасов поднялся со стула, в темноте он не видел лица собаковода.

– Укрыл огурцы, – вздохнул Василец. – Какое у вас дело?

– Мне нужна ваша помощь, – сказал Тарасов. – Суть вот в чем. Завтра я оставлю вас на одной проселочной дороге. Это в ближнем Подмосковье. Можете туда добираться на своем «Москвиче». Вы там постоите полчаса или час рядом с дорожным указателем. Вскоре там остановится машина, «Опель Астра».

– А чего мне там стоять? – перебил Василец.

– Ну, слушайте. Из машины выйдет мужик средних лет, роста выше среднего. Выйдет, передаст вам чемодан. И уедет. А вы кладете этот чемодан в багажник «Москвича», садитесь за руль и дуете до дома. Прямой наводкой. Вечерком я загляну к вам и заберу этот чемодан. Расчет на месте.

– Нет, мил человек. Если помочь тебе по собачьей части, это ещё можно. А так – нет. Я не играю в те игры, в которых не знаю правил.

– Какие там правила: взял чемодан у человека. Передал его мне.

– А если меня с тем чемоданом прихватят? Тогда как? В нем, надо думать, не семечки с Украины, а?

– Ясный хрен, не семечки, – злился Тарасов. – Но ты и деньги получишь, какие в руках ещё не держал.

– А не боишься, что я тот чемодан тю-тю? Что смоюсь я не боишься, а?

Василец улыбнулся странной кривой улыбкой, похожей на злобную гримасу. Тарасов не был готов к такому вопросу, он не нашелся с ответом. Сверкнула молния, такая яркая и близкая, что Тарасов зажмурился. Физиономия Васильца сделалась бескровной, серой, как ртуть, приняла какое-то неестественное напряженное выражение. Видно, старик тоже нервничал.

– Нет – вот мое слово. Я в милиции работал. Не хочу, чтобы меня приткнули…

– Да ты даже не знаешь, о каких деньгах речь идет.

– Тем более. Большие деньги – большой риск.

Тарасов уже озверел от старческой тупости. Он перевел дух. Стало слышно, как по жестяной крыше веранды застучали тяжелые дождевые капли. Зашумели ветви яблонь. Сильнее и сильнее. Ветер бросил в лицо мелкие водяные брызги. Тарасов увидел, как ветвистая молния ударила вертикально, в землю.

– Ты не знаешь…

– А я и знать ничего не хочу, – оборвал Василец. – Не связываюсь я с такими делами. У меня внучка замуж выходит. И я хочу на свадьбе погулять, а не на КПЗ баланду хавать. Другое дело, если…

– Если что?

– Если ты меня возьмешь в долю. Ведь в том чемодане деньги? Правильно? Ведь деньги там?

Даже в темноте было видно, как глаза собаковода засверкали алчным блеском.

– Там деньги, я понимаю, – Василец шагнул вперед. – Я готов рискнуть. Готов, если буду в доле. Скажем, четверть того, что есть в чемодане, меня устроит. Четверть – это не так много, а? Сколько там денег?

107