Амнистия - Страница 112

К оглавлению

112

– Мать твою, Кактус… Что ты тут делаешь?

– Я хотел как лучше…

– Ты хотел, мать твою. Тебя прямо сейчас урыть или позже? Это милицейская операция.

– Я тоже в этом принимаю участие.

Руденко не дал договорить. Он затряс в воздухе кулаками, казалось, уже готовый съездить Локтеву в ухо.

– Ты хочешь все завалить? Ты этого хочешь?

– Я хочу помочь. Пусть это милицейская операция. Но это и моя операция.

– Заткнись. Твоя операция… Что ты о себе возомнил, мать твою? Твоя операция…

Руденко показал пальцем на Журавлева.

– А это что за хрен с тобой в машине?

– Это бывший милиционер. Он мне помогает.

Руденко сжал кулаки и застонал. Но в этот момент мужчина в камуфляжной форме высунулся из микроавтобуса и окликнул Руденко по имени. Тот повернул голову.

– Иду… Кактус, да ты совсем тупой. Ты просто идиот. Уматывай отсюда к такой матери. И чтобы близко… Чтобы на пушечный выстрел… Чтобы ноги твоей…

Локтев не дослушал. Он быстро зашагал к «Жигулям», упал на сидение и с силой захлопнул дверцу. Руденко добежал до своей машины. Микроавтобус газанул, сорвался с места и исчез за поворотом дороги. Журавлев, ставший невольным свидетелем унижения Локтева, похлопал его по плечу.

– Давай, сынок, поехали.

Зеленая точка стала совсем бледной, сместилась в самый верх экрана и уже готова была исчезнуть. Локтев рванул машину и погнал её за микроавтобусом.

К недостроенному кирпичному заводу оно подъехали с опозданием.

Проселочную дорогу, ведущую к долгострою, перекрывал наряд из двух милиционеров с автоматами на груди. Пришлось развернуться, объехать это место стороной. Но дорога петляла, извивалась и, в конце концов, так далеко отклонилась в сторону, что зеленый огонек исчез с экрана.

Локтев погнал «Жигули» через голое незасеянное поле, подъехал заводу с другой стороны. Отсюда, с обрыва, все было видно, как на ладони. У серого железобетонного здания копошились люди в камуфляже, слышались одиночные выстрелы. Ветер доносил металлический голос из мегафона: «Внимание. Предлагаем добровольно сдаться. Иначе вы будете уничтожены».

Посередине двора горела машина, извергая в небо темный столб вулканического дыма. Локтев сидел в машине и смотрел на экран. Зеленая точка не исчезла, а продолжала светиться. Журавлев смолил сигарету за сигаретой.

– Кажется, Тарасов без объявления начал третью мировую войну, – сказал он.

– Все, теперь ему крышка, – ответил Локтев. – Фу, даже не верится.

– И мне не верится.

– Только одного не пойму, – Локтев показал пальцем на экран. – Если «Опель» Субботина сгорел, почему радиомаяк до сих пор действует?

Журавлев, кажется, не хотел вести долгие научные разъяснения. Но все-таки ответил:

– На экране сигнал от второго радиомаяка. Он установлен в том чемодане, под верхней панелью. А чемодан, по всей видимости, уже у Тарасова.

– Смотрите. Точка на экране погасла. Что это значит?

– Не знаю, – Журавлев покачал головой.

Стрельба усилилась. Было видно, как люди в камуфляже по одному вскакивают с земли, короткими перебежками приближаются к серому зданию. И исчезают в темном дверном проеме.

* * * *

Сгибаясь в три погибели, Тарасов шел по темному штреку. Правой рукой он вцепился в ручку чемодана с деньгами и волочил его за собой. В левой руке держал фонарик. Бледный направленный свет выхватывал из темноты узкие, местами обвалившиеся своды штрека.

Гнилой застоявшийся воздух, казалось, совсем не содержал кислорода. Под землей было холодно, но Тарасов обливался потом. Пот стекал вниз по лбу, по векам, глаза слезились. То и дело приходилось останавливаться и вытирать лицо грязным рукавом пиджака. Кроме того, прыгнув в люк, Тарасов упал на дренажную трубу, поскользнулся, и в кровь разбил правое колено.

Боль распространилась на все бедро.

Двадцатикилограммовый чемодан оказался неподъемной ношей. Если передвигаться на полусогнутых ногах, чемодан волочился по земле, застревал в колдобинах и рытвинах.

Тарасов попробовал передвигаться другим способом. Встал на карачки, стал толкать чемодан впереди себя и ползти за ним. Но получалось слишком медленно. Пришлось вернуться к прежнему варианту. Взять чемодан за ручку, тащить за собой.

…Кто и с какой целью проводил здесь подземные земляные работы, теперь не скажет уже никто. Прошлый раз, обходя здание барак, изучая его закоулки, Тарасов вошел в небольшую, как школьный пенал, комнату, наткнулся на люк в полу. Он потянул вверх металлическую скобу.

Скрипнули ржавые петли, пахнуло могильной сыростью. Внизу темнота. В тот день Тарасов не поленился спуститься вниз. Он вполне здраво и логично рассудил: если есть туннель, значит, должен быть и свет в его конце. Должен быть и выход из него. Вдруг пригодится…

В тот раз Тарасов от начала до конца преодолел двести метров подземного штрека. Прямой и узкий тоннель имел всего лишь один выход. Обрывался на откосе выработанного карьера. Посмотришь вниз – там гигантская вытянутая в длину воронка, заполненная водой.

По берегам искусственного водоема буйно разрослась болотная трава, такая густая и высокая, что напоминала даже не траву, а речные камыши. Вверх поднимается склон, не слишком крутой, чтобы сорваться с него и всем чертям на радость свернуть шею. Но и не достаточно пологий, чтобы забраться наверх, удерживая равновесие на двух ногах.

* * * *

Тарасов почувствовал, что задохнется, если не остановится хоть на минуту. Он сел на землю, про себя сосчитал до тридцати. Дыхание сделалось ровнее. Он продолжил путь, но не прошел и пяти метров, пластмассовая ручка чемодана раскололась надвое и отвалилась. Теперь он стал передвигаться на карачках, толкая дефектный чемодан впереди себя.

112