Амнистия - Страница 75

– Вы же обещали триста.

Локтев заупрямился и тоже перешел на «вы».

– А вы обещали, что найдете мне десяток кандидатов, не меньше. Десяток. А я нашли только четверых. Да и те слова доброго не стоят. О таких бугаях не очерки писать, их в колхоз отправлять надо. Вместо лошадей навоз на них возить.

Локтев сухо откланялся и ушел.

Сазонов, оставшись один в кабинете, сунул деньги в кошелек. Он погрустил пару минут, но утешил себя тем, что день сегодня пустой, а сотня – хороший гонорар за два часа не слишком хлопотной работы.

Глава девятнадцатая

Локтев, томимый тревожным предчувствием, пришел на Ленинградский вокзал раньше времени. До прибытия поезда «Санкт-Петербург – Москва» оставалось ещё добрых полчаса.

Он послонялся взад-вперед по мокрому перрону, замерз, промок и отправился в вокзальный буфет. Там он съел эклер с кремом, напоминающим маргарин, выпил стакан обжигающего кофе, пахнувшего овсом и пережаренными желудями.

Локтев, надвинув на лоб козырек бейсбольной шапочки, стоял у круглого пластикового столика, осматривал через мокрую витрину панораму вокзала и мучился неизвестностью. На стекло летели дождевые брызги, по громкоговорителю объявили, что поезд задерживался на четверть часа. И Локтев, поставив перед собой ещё один стакан желудевого напитка, успокаивал себя тем, что после вчерашнего неожиданно удачного визита в Госкомспорт его страдания, наконец, подходят к закономерному финалу. Сегодня вечером он встретится с Руденко и выложит ему все, что знает. Опер начнет действовать.

Штангиста Кислюка прихватят тепленьким. Возможно, это произойдет уже сегодня ли завтра. И веревочка потянется к Тарасову.

А Локтев… Что ж, он получит свободу и умоет руки. Все складывается прекрасно, как нельзя лучше. Блестяще все складывается. Так и будет. Будет именно так, а не иначе. Но в собственные прогнозы почему-то верилось с трудом.

Какой– то червяк грыз сердце, тревожил душу, оставляя на её дне темную поганую труху. У Смирновой неприятности. Какие именно неприятности? Какие неприятности могут быть у проводницы поезда? Почему об этих неприятностях Тарасов сообщает ему, Локтеву?

Вот, наконец, объявили, что поезд «Санкт-Петербург – Москва» прибыл на четвертую платформу. Локтев спустился вниз, ещё несколько минут постоял под козырьком, ожидая, когда схлынет людская волна. Когда поток пассажиров заметно поредел, он вышел из-под навеса под мелкий дождь, прошагал до конца перрона, пока в хвосте поезда не нашел двенадцатый вагон.

Молодая проводница с веселым улыбчивым лицом, усеянным крупными веснушками, топталась возле вагона, помогая старушке выносить сумки и разборную детскую кроватку. Когда проводница освободилась, Локтев шагнул вперед:

– Здравствуйте. Мне нужно поговорить с одной женщиной. Ее неделю назад перевели на этот поезд, в этот вагон.

– С какой ещё женщиной?

Веселыми глазами проводница глянула на Локтева. Но через мгновение она, поняв, кого именно спрашивает незнакомец, перестала улыбаться, голубые глаза потускнели.

– Мне нужна Лида Смирнова.

– А вы сами кто будете?

Девушка отступила на шаг, прищурилась, стала настороженно разглядывать побитую физиономию Локтева, синяк под глазом, пластырь на рассеченной брови.

Именно в эту короткую секунду Локтев понял, что случилось самое худшее. Самое ужасное. Случилось именно то, о чем он боялся даже подумать. В чем боялся признаться самому себе.

– Я муж её знакомой, – соврал Локтев. – Меня жена прислала к Лиде. На свой день рождения хотела её пригласить. Сегодня вечером собираемся в семейном кругу отметить это дело. Вот жена меня сюда и отправила. С приглашением.

– Понятно.

Девушка изучать физиономию разглядывать Локтева. Ясно, она не поверила ни единому его слову.

– А на это, – он дотронулся пальцем до больной брови, – внимания не обращайте. Ночью с лестницы упал. На даче. Высоко было падать. Хорошо шею не сломал. Сейчас на больничном сижу.

– А я думала, вы из милиции. Или ещё откуда… Значит, вы ничего не знаете?

Локтева начинал раздражать тугодумие проводницы. Дождь усилился, капли тяжело забарабанили по крыше вагона, по длинному козырьку бейсбольной кепки.

– Девушка, я ничего не знаю. И вообще после того, как я упал с этой лестницы, у меня голова кружится, а мозги не соображают. Говорю же: я на больничном. Вы скажите, что с Лидой.

– Пойдемте.

Проводница шагнула в тамбур, но дальше в вагон проходить не стала, остановилась. Локтев шагнул следом и тоже остановился.

– Даже не знаю, как сказать, – девушка поежилась. – Короче, Лиду убили во время прошлого рейса в Питер.

– Убили? – переспросил Локтев.

– Вы после того, как с лестницы упали, и слышите плохо?

К проводнице уже возвращалось её всегдашнее веселое настроение.

– Лида в Москве посадила без билета двух мужиков. Может, подработать хотела, А может, это её знакомые. Эти двое сидели в служебном купе. Когда они вышли, никто не знает. В Твери в купе стали пассажиры стучаться. А дверь заперта. Уже от Твери давно отъехали, а Лида все не открывает. Позвали бригадира, от и отпер купе своим ключом. А она уже холодная.

Девушка всхлипнула. Локтев вытащил сигареты и закурил. Оказывается, на языке Тарасова слово «неприятности» имеет совсем другое, не совсем обычное значение.

– А меня теперь, после того, что с Лидой случилось, в её вагон перевели. Теперь здесь никто работать не хочет, в этом вагоне проклятом. Вот меня и перевели сюда. Как самую молодую. Как дуру последнюю. Я так здесь боюсь. Спать не могу. В купе этом не могу сидеть. Уж несколько раз помыла купе с порошком. А, кажется, кровь не вся отошла.